Д. Гутов: Полное единомыслие есть идеал человеческого рода
Questions were posed by David Riff
Газета «Что делать?», № 9, май, 2005
1. How did the Lifshitz Institute form? Was it your own initiative? Or did the
group come together collectively? Could you tell me a little about how you came
together?
«Институт Лифшица» задумывался как общественное движение. Речь шла об открытии
нового феномена – советского марксизма. Прежде всего 1930-х годов. Несколько
человек обнаружили, что было такое явление, совершенно самобытное,
содержательное, абсолютно непонятое и забытое. Идея состояла в том, чтобы
перечитать старые марксистские тексты новыми глазами, под звуки финального
аккорда коммунистической драмы.
Все это происходило в конце 1980-х годов. Что тогда творилось в стране многим
еще памятно – разгул антикоммунизма. На тех, кто читал Ленина смотрели как на
идиотов, а выбор произведений созданных в сталинское время считался просто
скандальным. Инициатива в создании «Института» принадлежала Косте Бохорову и
мне. Это очень важно, когда есть хотя бы один человек, с которым можно
обсуждать, то, что тебя интересует. Организационно никакого оформления не было.
Апогей общественного неинтереса к марксизму и глумления над ним достиг апогея в
начале 90-х годов, и тогда мы уже с Костей решили, что надо превратить все это в
организацию. Искать союзников. После расстрела парламента осенью 1993 года и
полной победы либерализма, мы проявили особую настойчивость. Название «Институт
Лифшица» появилось в начале 1994 года. Мы тогда собирали на наши встречи очень
широкий и пестрый круг людей. Студентов, политических активистов, докторов
искусствознания, профессоров философии, депутатов Госдумы, радикальных
художников.
Был очень простой замысел. Бросить в раствор кристалл, (которым для нас был
Лифшиц), чтобы он объединил вокруг себя все, что имеет к нему родственное
отношение. Подобрать тех, кто интересуется классическим марксизмом,
коммунистическим взглядом на искусство. От всех проходивших тогда встреч я
пребывал в стрессовом состоянии. Насколько время оказалось неблагоприятным для
нашего замысла нельзя передать. Никакого общего языка найти не получалось,
перспектива более широкого распространения идей Лифшица была самая мрачная.
После 2000 – 2001 года, когда ситуация в очередной раз переменилась, возник
новый виток интереса к марксизму и мы продолжили наши бдения с включением уже
следующего постперестроечного поколения.
2. Which role do discussions and collective work play in your work as an
institute?
Последние годы работа шла в двух режимах. Первый, это когда мы собираемся в
своем узком кругу, человек 7-9 и за дружескими пирами проводим наши беседы,
обыкновенно обсуждая заранее отобранные тексты. Так как одно из наших глубоких
убеждений, что в нашу эпоху необходимо восстановление в правах школьных аксиом,
то и авторы для изучения выбираются соответствующие: Гегель, Маркс, Ленин.
Основополагающий принцип такой практики – выстраивание человеческих отношений, в
которых, если воспользоваться прекрасным выражением Гегеля, чувствуешь себя «как
у себя дома». С тех пор как «Институт Лифшица» возник и идет поиск и
выстраивание такого окружения, «как у себя дома». Каждая персональная
одержимость найдет здесь свое место, если будет согласие относительно общей
цели: открыть в безмолвном мире советского прошлого что-то несправедливо
забытое.
Второй режим работы – общественные мероприятия в публичных пространствах, на
которые приглашаются все желающие. Так проходила, например, дискуссия о статье
Лифшица 1966 года «Феноменология консервной банки», на выставке Энди Уорхла в
стенах галереи Stella. Так проходила презентация впервые изданной на русском
языке книги Лукача «История и классовое сознание» и многое другое. С точки
зрения углубления в суть предмета такие действа, скорее напоминающие праздники,
носят менее содержательный характер. Они скорее направлены на популяризацию.
Отдельным родом занятий являются выставки. Как пример приведу экспозицию на
Клязьме осенью 2003 года, посвященную 20-летию со дня смерти Лифшица, которой
предшествовала полугодовая интенсивная переписка всех участников, (фрагментарно
опубликованная). Это был свободный обмен идеями, предложениями и анализом
художественной ситуации в Москве на тот момент. Получился хороший документ. Я им
очень дорожу.
3. Which role do creative differences or disagreements play in the Institute's
work? Do they add anything to the understanding of Lifshitz?
В 94-95 гг., мы жили в ситуации перманентных и ожесточенных споров. Это было
малоэффективно. Не с этой целью «Институт» создавался. Лифшиц однажды заметил,
что полное единомыслие есть идеал человеческого рода. Это было, кстати, сказано
в 1970-е годы, в эпоху апогея диссидентства и инакомыслия в СССР. Это одно из
наших принципиальных положений - единомыслие. Если угодно, можно считать это
догматизмом. Споры могут вестись с внешним окружением, но не внутри сообщества.
Существует некий порог согласия по основным позициям, за которым уже никакие
дискуссии неуместны и невозможны. Собственно здесь и начинается самое ценное. То
есть в беседе открываются смыслы, которые от тебя ускользнули. Костя Бохоров
сейчас для одной работы штудирует текст Аристотеля, на который у меня никогда не
было времени, и сообщает мне те места из него, которые оказали на Лифшица
влияние. Кирилл Челушкин нашел редкую книгу разных интервью Пикассо, изданных на
русском языке в 1957 году, тоже помогающую некоторые места из Лифшица прояснить.
Я, чтобы в долгу не остаться, сделал сообщение о письмах Маркса 1843 года к
Арнольду Руге, тоже многое в Лифшице объясняющие.
Все это не имеет никакого отношения к differences or disagreements, совершенно
контрпродуктивных в наших занятиях. Собственно, если человек не согласен с
эстетическими взглядами Лифшица, он не является сотрудником «Института», если
согласен, для споров нет места. Все девиации рассматриваются как отклонение,
патология и не являются предметом обсуждения. Слово «плюрализм» в нашей среде не
котируется.
4. Lifshitz was a solitary figure; aside from a few dialogic partners with whom
he did not agree in detail (such as Lukasc, for an example), he was always in
alone, lost in an epoch of great confusion. But you transform what was
essentially a solitary effort into the effort of a group. How do you explain
this transformation? Do you see any contradiction here?
Лифшиц искал этот круг с первой минуты своего сознательного существования. Не
просто искал, а огромным усилием и энергией его выстраивал. Он очень много
времени уделял преподаванию уже с середины 20-х годов, во ВХУТЕМАСе и в других
московских вузах. В 30-е годы его лекции собирали битком набитые аудитории,
особенно в ИФЛИ (Институт Философии, Литературы и Искусства), он был один из
создателей важнейшего журнала 1930-х годов «Литературный критик» и вокруг него
была целая группа единомышленников, которых называли «Течением». Поиск союзников
являлся одной из главных сторон его деятельности. Поэтому и 90% того, что он
опубликовал при жизни, было публицистикой. Его тексты были обращены к самому
широкому читателю. А то, что все это потерпело провал, и он, действительно, в
конце жизни был в полном одиночестве – это уже другая материя. Связанная с
сопротивлением материала, с несвоевременностью, но не с недостатком воли.
5. There is a video-piece by Dima Bulnygin that shows the Lifshitz-Institute
discussing the works of Lifshitz. But in this piece, the sound has been replaced
by music. Do you like this image of the group? Is what is being said unimportant?
Это действительно авторская работа Булныгина, Он это придумал, отснял и
смонтировал как клип на музыку. Чтобы было понятно читателю: в Москве в
Институте Философии в 2004 году проходило обсуждение текста Лифшица 1931 года:
«Эстетика Гегеля и диалектический материализм». Трехчасовую дискуссию
видеохудожник Дмитрий Булныгин уложил в трехминутную версию фильма,
сконцентрировавшись на пластике ее участников. Мне нравится эта слегка ироничная
работа, правдиво передающая напряжение разговора. Альтернативой ей могла бы быть
только документальная запись всего спора идущая, к примеру, в ночном эфире
телевидения.
Наши встречи не проходят с целью дальнейшей репрезентации отснятого материала,
но носят вполне самоценный характер.
6. Does your interpretation of Lifshitz add anything to Lifshitz? Or no?
Как можно что- то добавить к Лифшицу? Мы не стремимся и к интерпретации. От нас
требуется понимание. Зайди в любой большой книжный магазин Москвы, Нью-Йорка или
Лондона. Там уже сегодня собраны несметные запасы книг, и их количество будет
расти в геометрической прогрессии. В этом океане необходимы навигационные карты
и созданием одной из них занят и «Институт Лифшица». То есть от нас требуется
начертить такой атлас, по которому каждый, кому не безразличен марксизм в его
отношении к искусству, знал бы, где какой остров расположен, и как до него
добраться. Каждое вменяемое существо, когда оно откроет эти книги, разберется,
что там представляет ценность. Так что проблема только в том, чтобы люди знали
об их существовании. Наши задачи гораздо скромнее, чем что-то добавить к
марксизму.
7. How important are opponents or "others" to the Lifshitz Institute? For an
example, Tolya Osmolovsky, who've you been in a dialogue with for many years?
How important is he is as an antipode? And can such antipodes add something to
your understanding of Lifshitz? Can communities like the Lifshitz-Institute
exist in a vacuum?
Если «Институт Лифшица» будет существовать в вакууме, то он просто загнется. В
этом смысле Осмоловский важнейший элемент. Своими непрерывными нападками. В
данном случае это тот способ оппонирования, который заставляет защищаться и
перечитывать заново, казалось бы, уже известные тексты. И у самого Лившица,
очень много работ написанных в яростной полемике с противниками. И они буквально
заставили, его целый ряд положений предельно жестко сформулировать. Так было и в
литературных дискуссиях 1930-х годов, и в 1970-х вокруг понятия «модернизм». Из
полемики рождались и многие произведения Маркса.
Тут, конечно, надо понимать, что спор не может открыть никому глаза. Если ты
потратил много лет на обдумывание какой-то темы, то вряд ли человек со стороны
укажет на нечто, чего ты не заметил или поможет тебе что-то понять. Но и
совершенно бессмысленные, дилетантские суждения заставляют тебя
концентрироваться. Но не более того. Надо понимать разницу между отрицанием
отрицания и утверждением положительного.
8. There are different views. We believe in broad readings of Marx, in
re-readings of the same text that endow this text with different meaning
according to the new context. In how far is it important to reread Marx
according to a changing world?
Во всем разнообразии взглядов «Институту Лифшица» интересны только взгляды,
совпадающие с «Институтом Лифшица». Он не создавался для того, чтобы обогатить
мир еще одним новым оттенком. И в отношении быстро меняющегося мира он направлен
на то, чтобы сохранить то, что уже было однажды достигнуто. Не улучшать, а
содержать в чистоте. В условиях крайне враждебной среды самым эффективным
действием бывает анабиоз. Грандиозные усилия, направленные на то, чтобы жизнь в
явлении сохранилась для лучших времен. Внешне это может выглядеть как пассивное
существование, что-то вроде умного безмолвствия средневековых монахов. Можно
сказать, что Лифшиц, это марксизм в состоянии анабиоза.
10. Your opponents would accuse you of being a sect.
Это определение было бы довольно бессмысленным. Секта секте рознь. Что хотят
сказать его авторы? Если говорить о системе внутренних ограничений, то в
«Институте Лифшица» она очень сильна. Кто ищет широты взглядов пойдет в другое
место. Но без ограничения, как полагали древние, не бывает ничего великого.
С другой стороны двери нашего сообщества открыты для всех, кого такой род
ограниченности устраивает.
Москва, апрель, 2005