он демонстрирует ту классическую традицию отношения к предмету
или изображению предмета, которая утеряна. Когда человеку важен не он, не его поза, не его размышления по поводу, а существо дела. Мих. Лифшиц показывает потенциальную возможность прямого отношения к миру. И вот это мне представляется самым важным, самым ценным и самым новым. Сегодня это совершенно ново и просто неслыханно ново, потому что опыт современного искусства - это опыт отвержения ясного и непосредственного взгляда, это опыт двусмысленности, иносказаний, шифров, отодвигания мира и подставления себя на его место.
Подойди к любой картине, к любому произведению. Что ты видишь? Художника. Его позу. Он демонстрирует, что он независим, что он выше любых привязанностей, любых симпатий - он возвышается надо всем. Он ни с чем не может слиться и сказать: "Это Я". Утеряна возможность просто речи, выражающей мысль.
Есть только итог кисло-сладких рассуждений о том, что изображение неадекватно реальности, что оно условно. Художник играет условностями, демонстрирует, подчеркивает их. Искусство лишено
воли к объективному. Это болезненное явление, то, что Гете называл: реакционная эпоха. Неплодотворная.
Последовательность Лифшица именно в преодолении этой неутолимой субъективности. Он еще лет двадцать назад предупреждал, что может настать время, когда сторонникам классической традиции придется кого-нибудь эпатировать. Пора, пора напомнить об этой традиции искусству, которое отвернулось от жизни, погрязло в своих собственных местечковых проблемах, замкнулось само на себя, и, как таковое, попало в сферу абсолютно неинтересную.
Демонстрация знаков личности, раздвоенности сознания, радикальной неискренности - все это скучно, потому что лишено, говоря языком Белинского, пафоса, то есть жизненного содержания. Художнику нет дела до того, что он как бы изображает, и результат его усилий в значительной степени лишен реальности, другими словами самостоятельности существования, независимости от подпорок, на которых все это держится. Преступник подошел к Черненко и выстрелил в упор. Упор упал. Тогда упал и Черненко.
Вот эти упоры, упоры современной культуры, современного искусства - это достаточно дорогостоящее удовольствие. Феномен искусства не может сам за себя постоять. Вынеси его из музея, поставь на улицу, как говорит Авдей Тер-Оганян, эти работы, их никто не возьмет.
Вся современная система функционирования искусства: финансовая, музейная, искусствоведческая - служит вот этими подпорками. Довольно накладными для общества. Все это держится, в русском смысле, на честном слове. То есть неизвестно на чем. Ни на чем. Это носит сугубо эфемерный характер. Лишено внутренней убедительности. Внутреннюю убедительность, как показывает Лифшиц, искусству дает жизнь, которая в нем изображена. Вот тот самый мир, которому улыбнулась Джоконда. Посмотрите на фотографию Лифшица в третьем томе его трехтомника - там та же улыбка! Она живет во всех его сочинениях, как свидетельство разомкнутости границ личного существования.
Он написал "Улыбку Джоконды" в 1976 году как ответ на статью, присланную ему на рецензию двумя докторами медицинских наук, где "Джоконда" рассматривалась с медико-физиологической точки зрения. Ее улыбка объяснялась ими, как отражение состояния ее организма, тонких биохимических процессов. Все это сильно смахивает на дела культуры, которая не может отвлечься от своего внутреннего копошения и увидеть окружающую действительность. По отношению к Джоконде, как показал Мих. Лифшиц, ученые были неправы. Если бы они писали о современном искусстве, то были бы правы трижды.
Вообще-то характерное для 70-х годов желание специалистов точных и естественных наук совершить набег в область гуманитарного знания не лишено закономерности. Туда хотелось внести коррективы. Профессиональные гуманитарии в массе своей были просто прохиндеи. Они скомпрометировали свою науку настолько, насколько вообще что-либо может быть скомпрометировано, тем, что Мих. Лифшиц называл пустозвонством и двоемыслием. Причем интенсивность поднимаемого ими шума была такова, что различить в нем тихий и спокойный голос, в данном случае голос Мих. Лифшица, было физически невозможно, во всяком случае, очень трудно. Как догадаться, что под обложкой книжки "Карл Маркс. Искусство и общественный идеал" скрыта не дежурная глупость, а замечательно умные вещи?
А сейчас людям как бы дарована исторической судьбой возможность различения, которая раньше была отнята. Мих. Лифшиц не боялся быть банальным, когда выбирал темами своих работ: Добролюбова, Чернышевского, Луначарского. Ему было очень мало дела до того, как его позиция выглядит со стороны. Вчера это было неоригинально, сегодня - верх экстравагантности. Но какое это имеет значение. Все, кто хотел быть лояльным, как и те, кто заботился о своем нонкомформизме, - не о деле думали. В свое время они, что могли, продемонстрировали, а потом обнаружили свою ложность, глупость, пустоту полную. Они исчезли - а Мих. Лифшиц становится все слышнее и слышнее.
Статья "Улыбка Джоконды" очень нужна современному художнику, который давно ушел во второй этаж сознания, запер за собой дверь и убрал лестницу. Зачем она ему нужна? Ответим словами Мих. Лифшица: "Мы не знаем, когда, при каких условиях и каким образом наша мысль может пойти в дело, но если она вер-
на, то не пропадет".
Дмитрий Гутов. 1993 г.