Дмитрий Гутов: " Власть нечестных официантов".
Интервью журналу «Политический проект» № 1 (1) Октябрь-декабрь 2002. с. 36-39

Дмитрий Гутов,  художник, известный своими марксистскими убеждениями и критикой неолиберальных мифов 90-х годов.

ПП: Вы выступали с резкой критикой "правого проекта" в России еще в то время, когда почти все наши интеллектуалы были его сторонниками. Что лежало в основе Вашей позиции?

ДГ: Для начала замечу, что слово «интеллектуал» и «правый проект» две вещи несовместные. Для оправдания ситуации, где один процент самых жирных семей будет владеть львиной долей общественного богатства, меньше всего нужны умственные усилия. А моя предыстория очень простая. Когда началась перестройка, стихийно собрался некоторый круг людей, ясно представлявших, что ничем другим она закончиться не может. Со всеми последствиями для художника, которые из этого следуют. Когда занимаешься искусством, приходиться немного прогнозировать будущее. Мы тогда решили выпускать журнал «Конец двадцатого века». Я предложил публиковать там революционных демократов – Белинского, Добролюбова, Чернышевского, заново откомментированных. Ну и, конечно, Маркса и Ленина. Это был конец восьмидесятых, и такая позиция считалась маргинальной и довольно мракобесной.

 ПП: Но были же публикации Шмелева, Медведева на темы "социализма с человеческим лицом". Были попытки "возвращения к Ленину". В чем же отличие Вашей позиции? 

ДГ: Для меня кампания "очистить социализм" всегда представлялась несерьезной в теоретическом отношении, а в практическом и говорить не приходиться. Я исходил из убеждения, что революция в этой стране получила поражение уже в 1920-е годы. Ленину это было в конце жизни достаточно очевидно. Именно это значат его слова, возникающие в последних работах, что нам не удалось осуществить канцелярскую реформу. То есть соединить коммунистические лозунги с повседневной бытовой реальностью. Моя мысль заключалась в том, что, период, который, условно, начался в 1848 году, за 150 лет завершился. Идеи обновления мира, высшей, или, как говорил один советский философ, поэтической справедливости, без которых нет искусства, прошли за эти годы все стадии своего развития и вернулись к нулевой отметке. Теперь они будут разыграны заново. Как полагал Гегель, у мировой истории в запасе бесконечное количество времени и бесконечное количество жизней. Она будет сыпать их на этот алтарь миллионами. Пока эта задача не будет решена.

В этих условиях углубляться в полемику вокруг Бухарина мне представлялось не продуктивным. Не случайно все попытки «очеловечить» социализм быстро канули в лету.

ПП: И тогда в России родился либеральный проект. Появились правые партии, которые несли в массы новую идеологию. Они проходили в Парламент, расширяли круг своих приверженцев. Так продолжалось несколько лет, но вдруг правое движение забуксовало.

ДГ: Мне в России не известен хотя бы один человек, которого можно было бы назвать правым мыслителем. (Левым, впрочем, тоже). Кто у нас мыслитель? Кириенко? Немцов? От них это, правда и не требуется. Особенно когда за спиной стоит огромная физическая сила.

У меня был интересный разговор в начале 80-х с моим бывшим одноклассником. Мое окружение тогда было чисто диссидентское, Солженицын и все прочее. Обыски, аресты, весь антураж андроповских конвульсий. И как-то мы обсуждали, чем все это дело закончится. Я не сомневался, что антикоммунисты днем раньше, днем позже,  победят и придут к власти. На что мой приятель возразил: К реальной власти придут нечестные официанты. Реальная сила – люди, которые берут взятки, обвешивают и обсчитывают.

И эта сила действительно нарастала, а значит, должна была найти свое идеологическое выражение. Она и оформилась как правый проект. Только обвешивание идет уже на суммы, исчисляемые сотнями миллионов долларов. Разница чисто количественная, ничего другого за этим нет.  

ПП: Но никто не предполагал, что тот же Союз правых сил получит такую поддержку в общероссийском масштабе: на прошлых парламентских выборах он набрал 8% голосов. Это настоящий успех.

ДГ: Интересно, удалось ли пиарщикам объяснить заказчику, что это был  успех? Отхватить они собирались намного больше. Во сколько им обошелся голос одного избирателя? Этому важному показателю правые, я думаю,  были не очень рады. Развлекались, веселились, посчитали – прослезились. И это в условиях включения всех механизмов манипуляции общественным сознанием. Спектакля, который даже Ги Дебору не снился.

Российской власти необходимо, чтобы на правом фланге кто-нибудь болтался, а то ее саму в правые запишут. Так что пока у нее хватит сил, она будет этих ребят  через пятипроцентный барьер перепихивать. Пользы от этого столько же, как от попытки решать исторические вопросы запретом вносить в авиасалоны маникюрные ножницы.

ПП: Почему, в отличие от России, в Европе правые либеральные партии доказывают и свою жизнеспособность, и продуктивность. А в России вы отказываете им в праве на существование?

ДГ: На Западе в словах «правое», «консерватизм» есть некоторое реальное содержание. Если вспомнить, что взятое в пределе «правое» значит фашизм, то не следует преувеличивать его продуктивность. Но, по крайней мере, сторонники этих слов понимают, о чем идет речь. У наших же правых в голове полная каша. Консервативные ценности, которые можно было бы защищать, в стране днем с огнем не найдешь. Мягкий национализм прихватили себе коммунисты. Людей, которые в набитом метро читали с горящими глазами в журнале «Деньги», все эти истории о том, как разбогател Рокфеллер, тоже поубавилось.

Может быть, правые защищают индивидуализм? Но понятый как рост человеческих возможностей и свободы, он является чисто левой ценностью. Модернизация – это левая ценность. То есть многое, что у нас в России по недоразумению относят к правому, можно смело забрать и назвать левым проектом.

ПП: Может быть, поэтому многие называют политическую рекламу СПС левой по своей эстетической сути. И вообще, может ли эстетика заменить идеологию?

ДГ: Слово "идеология" я не люблю, так как принадлежу к той традиции, где под идеологией понимается ложное сознание.

Ну а то, что касается искусства, не надо придавать ему большее значение, чем оно имеет. Это просто искусство, ряд наблюдений над жизнью.  Если же говорить о мировоззрении, то искусство не может его заменить. Но в любом мировоззренческом проекте, должна быть эстетическая проблематика. Это, некоторым образом, проверка его полноценности. У Маркса был могучий эстетический проект. Кто может сомневаться в этом кроме тупиц. Революцию 1917 года делали люди с развитым эстетическим чувством. Посмотрите на наших правых. Кто из них способен написать книгу о Моцарте, как это сделал Чичерин? Смешно спрашивать. Соберите их высказывания о литературе и искусстве и вы узнаете их историческую судьбу. Выберите лучшую из их речей и сравните с несколькими строчками, написанными субкоманданте Маркосом. С точки зрения искусства все просто решается, всегда прав тот, кто талантливее.

К тому же в жизнь уже входит поколение, которое даже в октябрятах побывать не успело. Все рассказы об ужасах реального социализма для них значат ровно столько же, сколько для моего поколения значила пропаганда в газете «Правда» о положении рабочих на Западе. То есть ничего. Те, кто способен в этом поколении заниматься искусством штудируют сегодня левую литературу. Это происходит не только в России, но по всему миру.

Мне, вообще, все это напоминает ситуацию 1970-х годов, наизнанку и в большем масштабе. Мой младший брат, во второй половине 70-х, когда его будили в школу, имел такую привычку спрашивать, не до конца проснувшись: «Мать, страна еще не развалилась?» А не так давно я летел в самолете, листая газету «Коммерсант», и мой приятель, заглянув через плечо, точно таким же тоном поинтересовался: «Ну что, буржуи уже трясутся от страха?»