ЦИФРА

Опубликовано в каталоге выставки "Новый отсчет", М., 2003, с. 96 - 97.

I

Джоттовское О. Мог бы провести и циркулем, было бы еще ровнее.
Но мастерство именно в том, чтобы сделать это без технических костылей.
Хотя заведомо у тебя будет хуже, немного неровно, где-нибудь обязательно дрогнет, будь ты хоть Джотто.
Или художник просто, подобно фокуснику, демонстрирует нам чудеса, свое, не превосходство конечно, (нельзя вычертить круглее циркуля), но равенство с инструментом? Такое соревнование было бы жалким, так как сложность используемых устройств: тела и какой-нибудь козьей ножки, несопоставимы, а козья ножка всегда остается в выигрыше.
Конкуренция, однако, присутствует. Собственно циркуль (или линейка, даже простая, не логарифмическая) прообраз более сложных устройств оперирующих с цифрой. Он вычерчивает математически верную окружность с совершенством недоступным тому, кто решил полагаться на глаз и верность руки.
Вопрос в том: почему же художник не пользуется циркулем? Почему дорожит этими отступлениями от правильности, бежит всего слишком идеального? Во всяком случае, когда оно дается подозрительно легко.
Вариант ответа: в технически проведенную окружность не включаются какие-то элементы, необходимые искусству. Циркуль отсекает, все, что не имеет к кругу прямого отношения. Настроение автора и его самочувствие, уровень индивидуального мастерства, субъективные желания. Другими словами из рисования круга изгоняется все случайное, не просчитываемое, слишком человеческое.
Эта тема в ее эстетическом аспекте привлекала в 1990-е годы Юрия Лейдермана. Определяла его интерес к футболистам, этим "геологам в толще случайного и возможного". Приведем один фрагмент из его книги "Имена электронов", как нельзя лучше иллюстрирующий нашу тему. "Когда говорят про футбол "поле ровное, мяч круглый" (в смысле "результат предсказать невозможно"), имеют в виду как раз прямо противоположное: поле не ровное, оно все в мельчайших бугорках, мяч не идеально круглый. Именно поэтому невозможно предсказать результат, иначе он высчитывался бы стохастически и вообще был бы бесконечным, постольку та из команд, которая хотя бы чуть-чуть сильнее, могла бы забить в ворота соперников стремящееся к бесконечности число голов. А так в траве прячутся обстоятельства всех когда-либо случившихся с игроками ушибов, семяизвержений, опьянений, балансы всего выпитого и съеденного". (Юрий Лейдерман. Имена электронов. М., с.66)
Можно ли предсказать, будет ли забит гол? Только с некоторой степенью приближения. Количество обстоятельств определяющих траекторию мяча, как и движение вратаря, бесконечно. Оно не исчерпывается даже всеми, включая самые ничтожные, событиями предшествующей жизни. Сюда попадают и все наследственные характеристики, и в какую сторону ни ткнись, ряд будет устремлен к беспредельности.
Движение кисти по поверхности холста в этом отношении ничем не отличается. И оно определено неисчислимыми факторами. Несколько мазков Веласкеса, изображающих волосы Инфанты в Менинах, не могут быть переведены ни в какую систему, где есть предел и заранее данное ограничение. Компьютер может оперировать с миллионами и миллиардами цветовых оттенков, но здесь мы имеем дело с бесконечными градациями цвета, с бесконечными характеристиками нажима и поворота кисти, изменчивыми в каждой точке поверхности картины.
Отсюда и возможность бесконечного увеличения изображения. При этом мы никогда не дойдем до пикселя, со словами: дальше двигаться некуда, ничего нового не будет. Более того, это увеличение всегда чревато неожиданностью, провалом в ничем не предусмотренное, в преступление. (Blow up, Микеланджело Антониони).

II

Можем ли мы сказать, что, не пользуясь линейкой и циркулем, художник стремится к сохранению за собой права на некоторую неопределенность или недосказанность, считая, что там-то и спрятана тайна искусства? Так выразиться было бы неточно. Напротив, тот, кто решит, что стерильный язык цифрового изображения, этот мир без микробов, отличается особой ясностью, будет обманут.
Дональд Джад стал экспонировать в выставочных пространствах стальные ящики, элементарной геометрической формы, ярко раскрашенные в локальные цвета. Имеем ли мы в этом случае большую внятность высказывания, чем во фресках капеллы дель Арены в Падуе, расписанных Джотто в начале 14 века? Отнюдь. Погружая нас в систему простейших математических отношений всего нескольких величин: длины к ширине и глубине (то, что в последнее время так увлекает в минимализме Осмоловского, открывшего здесь начало и утверждение пластических ценностей), Джад дает взгонку чистой беспримесной мистике.
Все природное, стихийное, непредсказуемое здесь снято, но в результате достигается ощущение не ясности, но предельной тоски. Геометрия внушает живому ужас. Живое сталкивается здесь с искусственным миром, созданным человеком, но в этом явлении как раз человеческого оказывается меньше всего.
А в случае с Дональдом Джадом это обстоятельство еще усиливается тревогой от некоторого привкуса непонимания, почему эти объекты расположены в музейном пространстве. И чем больше будут нагромождены рационалистические объяснения этого факта, тем интенсивнее будет ощущаться всегда до конца нерастворимый осадок, остающийся на дне всякого достигнутого понимания, и подводящий вплотную к тому иррациональному, которое заставляет приходить человека третьего тысячелетия в храм искусства, посмотреть на стальной ящик, как мусульманина отправляется Каабе.
В Египте впервые возникли математические науки, ибо там жрецы имели досуг - говорит Аристотель. Жреческая кастовость, потустороннее, культ мертвых находят свое идеальное воплощение в минимализме древности - в пирамидах. В них суть цифрового языка: предельная освобожденность от чувственного. Созданный для воплощения очищенных от мусора жизни образов, этот язык сопротивляется всякому их внесению. Если в куске мрамора, по одному известному определению, уже скрывается скульптура, и надо только откинуть все лишнее, то в чете и нечете двоичной системы заложен расчет столь правильной формы, что древнеегипетская мистика бледнеет рядом с новыми возможностями. В цифровой элементарщине уже копошатся все монстры 3D анимации.
Тут же возникает и встречное движение. Обратное влияние на изобразительное искусство. Глаз, привыкший к монитору, то есть современный, культурный взгляд хочет и в окружающей действительности находить образы прошедшие цифровую обработку. Так современная скульптура, например, у Рона Мьюика, в изготовлении которой компьютер не играл никакой роли, сделанная технологически вручную, совершенно архаическим способом, производит полное впечатление выстроенности в 3D и переведения в материал с помощью каких-то неведомых совершенных технологий.
Это полное ощущение оживания в объеме нереальных изображений погружает зрителя в состояние печали и подавленности. Встреча со сверхискусственностью не проходит безболезненно. Не должно стремиться ко всему, чего можно достигнуть, говорили древние. Критику избыточного совершенства, чрезмерной силы искусства можно найти уже у Платона.
Здесь я позволю себе привести еще одну цитату, имеющую непосредственное отношение к нашему сюжету: "Вера в спасительную мощь богини - покровительницы города - направляла руку Фидия, создавшего легендарную статую Афины-Партенос. И это была серьезная вера, лишенная темного суеверия, но не похожая на академическое знание мифологии в духе классицизма Торвальдсена или Кановы. Глаз, способный к художественному восприятию, понимает эту разницу без всяких доказательств, читая форму, созданную художником.
У греческого скульптора форма похожа на камень, прекрасно обкатанный морской волной, но сохранившей следы своего естественного происхождения, первоначальной угловатости. У Кановы или Торвальдсена форма - тоже камень, но обточенный рукой человека с величайшим, быть может даже слишком большим совершенством. Искусству европейского классицизма не хватало именно благородного несовершенства жизни, ибо все живое, неподражательное, самобытное развивается в тесных условиях и наши достоинства неотделимы от недостатков". (Мих. Лифшиц. Мифология древняя и современная. М., 1980, с. 27)
В цифровых изображениях не должно быть недостатков. В тесных условиях работает рука, всегда скованная так или иначе обстоятельствами времени. Она вносит природное во все, к чему прикоснется. В цифре же нет места несовершенству. Здесь происходит отказ от энергии руки в пользу энергии интеллекта. На то, чтобы научиться рисовать круг более-менее круглым могут уйти месяцы, да еще выяснится, что требуется талант. Циркулем же его вычертит любой первоклассник. Цивилизация движется по пути избавления рода людского от чрезмерных усилий там, где можно получить лучший результат более быстрым и экономичным путем. Переход чувственной сущности к мыслительной свершается на наших глазах, но баланс приобретений и утрат остается еще не выясненным.
Число есть сущность всех вещей и организация вселенной, говорили пифагорейцы. И у истоков современного искусства стоит квадрат. Все, не отрегулированное формально, в современном мире потихоньку исчезает, именно как не до конца проработанное, всегда чреватое мрачной непредсказуемостью. Конечно, это выходит далеко за проблематику искусства, касаясь, прежде всего, человеческих отношений. На этом отрезке истории цифра доказала свое преимущество. То, что не вошло в ее царство, лежит как кладбище архаических технологий и образов. Впрочем, и для этого мира еще не все потеряно. Ведь мыслим мы не цифрами. Выражающий же мысль в числах избавляет себя от самого важного, но вместе с тем и самого трудного, от высказывания мысли в определенных понятиях.

Дмитрий Гутов

Ноябрь, 2003